ОГОВОРКИ ПО ФРЕЙДУ

 

В 1998-99 годах суперпопулярный американский журнал Time подготовил несколько номеров, посвященных уходящему ХХ веку. Обложку выпуска, называвшегося «Величайшие умы столетия», украшал шарж Марка Саммерса, где художник изобразил двух «величайших из величайших»: Альберта Эйнштейна и Зигмунда Фрейда.

Мы вряд ли отдаем себе в этом отчет, но давно говорим «по Фрейду». Шагу не ступить, как услышишь о бессознательном, эдиповом комплексе, оговорке по Фрейду или фаллических символах, то и дело видящихся мужчинам и женщинам во снах. За символы его особенно ругали и, случается, осуждают и сейчас. Зигмунд Фрейд умер в прошлом веке, а родился в середине позапрошлого, но среди специалистов по сей день нет согласия. Пока одни почтительно именуют его отцом психоанализа, другие презрительно называют шарлатаном. При жизни все было так же, но его это не очень беспокоило. Фрейда по-настоящему волновала совсем другая проблема: код человеческого счастья и несчастья, который он мучительно вытаскивал из подсознания пациентов, препарируя их детские страхи, неудовлетворенные сексуальные желания и забытые обиды. А был ли счастлив сам доктор Фрейд?

Золотой первенец

Сигизмуд Шломо Фрейд был старшим сыном для своей матери Амалии и третьим для отца, Якоба. Первая жена Якоба, родив ему двух сыновей, умерла еще на родине, в Тысменице (ныне – Ивано-Франковской области). Амалия родилась на Львовщине, выросла в Одессе. Но первенец семьи Сигизмунд появился на свет уже во Фрайбурге, на территории тогдашней Австро-Венгрии (ныне – Пршибор, Чехия). Семья мелкого еврейского торговца тканями Якоба Фрейда меняла место жительства часто, одно оставалось неизменным – с торговлей отцу катастрофически не везло. Когда будущему светочу науки исполнилось четыре, они опять переехали – в Лейпциг, но осесть там не успели, почти сразу отбыв в Вену.

Амалия любила старшего сына самозабвенно. Еще когда она была беременна, гадалка предсказала ей, что сын, которого она носит в утробе, станет великим человеком. Ни материальное, ни социальное положение семьи Фрейдов никак на это не указывало, но Амалия верила предсказанию безоговорочно. Старшего сына она называла «золотым Сигги». Ему, единственному из ее восьми детей, выделили отдельную комнату, чтобы он мог учиться с комфортом, ведь Сигизмунд в Вене поступил в хорошую гимназию.

Надо сказать, Сигизмунд оправдал ее надежды с лихвой. Преподаватели особенно отмечали его успехи в языках, позднее полиглотство Фрейда потрясло его коллег: он свободно владел немецким, французским, итальянским, испанским, английским, ивритом, латынью и греческим. Планировалось, что в университете Сигизмунд будет изучать право, но здесь уже материальное и социальное, объединившись, поставили преграду. Денег на то, чтобы начать адвокатскую практику после университета, надо было немало. И даже в толерантной Австро-Венгрии, где евреи-врачи добивались успеха, еврей-юрист вряд ли мог рассчитывать на достойную карьеру. Сигизмунд (то есть уже давно не Сигизмунд, а на австрийский манер Зигмунд), скрепя сердце, записался на медицинский факультет Венского университета. Позднее он не раз признавался: «Я не чувствовал никакой предрасположенности к занятиям медициной и профессии врача».

Любовь нечаянно нагрянет

После университета, впрочем, можно было заниматься не только врачебной практикой, но и академическими исследованиями. Собственно, к этому и стремился студент Фрейд. Он в силу национальности, и по финансовым причинам не очень вписывался в веселое венское студенческое братство. Да и просто был необщителен, женщин откровенно боялся. Зато его успехи в учебе были столь значительны, что уже через три года он выполнил самостоятельную исследовательскую работу и опубликовал свою первую научную статью, между прочим, по зоологии. Этой науке суждено было остаться лишь в числе увлечений Зигмунда Фрейда. Физиология и психология мозговой деятельности человека – вот что захватило его по-настоящему. Сдав на отлично выпускные экзамены и получив степень доктора,  Фрейд принялся терпеливо ждать, когда освободится место на кафедре психологии у профессора Брюкке, под руководством которого он делал все последние научные работы. Именно профессору суждено было пролить холодный прагматический душ на голову размечтавшегося юноши. В одном из писем Брюкке написал своему лучшему ученику: «Молодой человек, вы выбрали путь, ведущий в никуда. На кафедре психологии в ближайшие 20 лет вакансий не предвидится, а у вас недостаточно средств к существованию. Я не вижу иного решения: уходите и начинайте практиковать медецину».

А вскоре с Фрейдом произошло событие, ощутимо подтолкнувшее его к решению в пользу карьеры практикующего врача. Такого поворота судьбы он уж точно не ожидал. Зигмунд, атеист, естествоиспытатель и реалист до мозга костей, влюбился по уши! И в кого? Он, человек и близко не религиозный, потерял голову от дочери раввина из традиционной еврейской семьи. Но это еще что! Марта Бернайс ответила ему взаимностью. Голову на плечах сохранила лишь мать Марты, недвусмысленно намекнув будущему зятю, что содержать семью чего-то стоит. Мама даже увезла Марту в Гамбург, но охлаждения это не вызвало: влюбленные начали переписываться. Зигмунд написал невесте сотни писем – коротких и длинных, надежных и ревнивых. Например, он запретил Марте ходить на каток, потому что она наверняка будет скользить по льду рука об руку с другим мужчиной… А еще он постоянно делился с ней тем, над чем работал. Катя Белинг, билграф Марты, говорит: «Думаю, что Марта была первым человеком в мире, изучавшим псиоанализ».

Им пришлось ждать свадьбы долгих четыре года – до тех пор, пока опыт, приобретенный Фрейдом в психиатрическом отделении Венской городской больницы, не позволил ему открыть, наконец, частную практику.

Непристойное поведение

История Фрейда-ученого в который раз подтверждает, что теория и практика неразделимы. Практические проблемы, с которыми сталкивался врач Фрейд, стали обоснованием его научных трудов. Часто он брался за решение задач, к которым другие исследователи не приближались – слишком велик был риск прослыть городским сумасшедшим. Зигмунд Фрейд риска не боялся. Одним из первых он взялся за исследование лечебных свойств кокаина. Увлекся новым веществом без меры, большое количество опытов проводил на себе, да так ретиво, что стал в конце концов наркоманом. Избавление от зависимости стоило ему больших усилий. Его работу с больными истерией и, главное, выводы о связи недуга с подавленными сексуальными желаниями сочли, по меньшей мере, спорными. Некоторые и вовсе считали выкладки Фрейда непристойными. Ну а то, что он спокойно говорил о сексе с пациентами (они же дамы!), было раз и навсегда обозначено емким словом «скандал». Может быть, поэтому много лет общество сладко мусолило совсем небезобидную сплетню о нем и сестре его жены Минне.

В первые девять лет брака у Зигмунда и Марты родилось шестеро детей. А на десятый год совместной жизни к ним на несколько лет переехала Минна. Она была так же умна и красива, как и сестра, и Фрейд очень любил беседовать с ней. Да и, по правде говоря, Марте, задерганной постоянной возней с детьми, было уже не до бесед. Минна даже сопровождала зятя в некоторых поездках, Марта же неизменно оставалась дома. Однажды Фрейд написал, что Минна очень похожа на него, они оба «неуправляемые, страстные и не очень хорошие люди». Кстати, Марту супруг считал «очень хорошим человеком». Ревновала ли она? Возможно. Ученик Фрейда, знаменитый в будущем психиатр Карл Юнг утверждал, что Марта Фрейд жаловалась ему на неверность мужа и предательство сестры. Юнг якобы даже решился на разговор с учителем и предложил ему себя в качестве психоаналитика. Фрейд холодно отказался. В письме другу он признался: «Сексуальное возбуждение бесполезно для такого человека, как я». Между прочим, ему тогда был лишь 41 год. Многие психоаналитики считают, что сам отец-основатель обладал пониженной сексуальностью.

Историю о неверности доктора Карл Юнг рассказывал уже после полного разрыва с Фрейдом. Не исключено, это была элементарная клевета, ведь ученые тоже люди. Зигмунд и Марта Фрейд были вместе до самого конца, после его смерти она написала: «За 53 года брака мы не сказали друг другу ни одного сердитого слова».

Без права на забвение

Зигмунд Фрейд умер в результате эвтаназии, осуществленной с помощью трех смертельных уколов морфия. 21 сентября 1939 года 83-летний Фрейд попросил врача Макса Шура выполнить данное ранее обещание не терзать его понапрасну. Он закончил словами: «Не осталось ничего, кроме мук. Все это уже не имеет смысла». Ученый страдал от рака ротовой полости. На протяжении последних 16 лет жизни он пережил 33 операции, зубной протез оставлял незаживающие раны и мешал говорить, но в середине последнего лета к этому добавилась нестерпимая боль. Макс Шур действительно дал такое обещание. Не мог не дать. Он был не просто ухаживающим за пациентом врачом. Макс был учеником и другом, родом из Станислава (ныне – Ивано-Франковск). Наконец, они вместе бежали от нацистов, и неизвестно, как бы все обернулось, если бы не всемирная известность отца психоанализа. За то, чтобы выцарапать семью Фрейда из рук нацистов после аншлюса Австрии, боролся действительно весь мир: английский физик и нобелевский лауреат сэр Вильям Брэгг, американский посол во Франции Вильям Буллит, французская гражданка, принцесса греческая и датская Мари Бонапарт, которая, в конце концов, и одолжила Фрейду деньги. Ведь нацисты выпустили Зигмунда за выкуп и расписку, подтверждающую, что новая власть с ним «хорошо обращалась». Старик саркастически парировал: « Счастлив дать гестапо свои наилучшие рекомендации». Благодаря этому в конце весны 1938-го в течение нескольких недель из Вены уехали члены семьи Фрейдов, а 4 июня Зигмунд, Марта и их младшая дочь Анна покинули свою венскую квартиру и отбыли в Лондон. Четыре сестры Зигмунда, оставшиеся в Австрии, погибли в концлагерях: Роза в Освенциме, Митци в Терезиенштадте, Долфи и Поли в Треблинке.

Макс Шур выполнил обещание. Доктор Фрейд после первого укола впал в кому и скончался 23 сентября.

Так был ли счастлив доктор Фрейд? Похоже, что да. Когда-то он написал, что «каждый должен кроить себе счастье на собственный фасон». Зигмунд Фрейд скроил свою жизнь так же гениально, как и свою науку. И та и другая по сей день волнуют, ставят вопросы и ждут ответов, а значит, не отходят в забвение.